Петер Маркузе
Основные тенденции в современном планировании характеризуют три различных подхода: технический, социально-реформистский и основанный на идее социальной справедливости. Каждый был значим в свое время и своем месте, и в большинстве случаев, но не всегда, эти три ярких подхода в истории планирования сосуществовали одновременно. Эти три подхода существенно различаются в своих методах и целях, часто смешиваются, иногда конфликтуют, но редко бывают представлены в чистом виде.
Исполнительный техницистский подход с тысячелетней историей основан на урбанистической работе инженеров и неизбежно подстраивается под решения власть имущих, которые обладают авторитетом и ресурсами, чтобы предлагать заказы. В современной истории он возник из-за стремления справиться с неэффективностью, первоначально в основном на материальном уровне, в организации новой индустриальной экономики — неэффективностью, которая препятствовала экономическому росту и процветанию. Он не ставил под вопрос, стоит ли поддерживать существующие институциональные отношения, а скорее считался с ними, фокусировался на ценности эффективности, принимая как должное, что эти отношения будут функционировать и дальше. Таким образом, он получил первоначальную поддержку от сложившихся политических, экономических и социальных групп. Исходя из такого определения, техницистский подход по своей сути подчинен властным структурам, обеспечивающим статус-кво.
Социально-реформистский подход похожим образом возник как реакция на последствия индустриализации в сфере социального благополучия: проблемы со здоровьем, преступностью, антисанитарным жильем, социальными беспорядками, загрязнением, а не с экономическими процессами. Он рассматривает решение этих вопросов в реформистском духе, рассчитывая на решение социальных проблем (и часто добиваясь успеха) в рамках существующих структур власти. Обычно он смотрит на социальные проблемы извне и сверху: как они могут повлиять на здоровье и благополучие тех, кто выигрывает от сложившихся экономических и политических отношений, а не тех, кто от них страдает. Этот подход отдавал приоритет оценке результатов с точки зрения удовлетворения потребностей, а не экономической эффективности методов, хотя она также продолжала играть роль. Его понимание социального было довольно узким, с фокусом на обездоленных, слабых, бедных, меньшинства, исключенных, а не попыткой увидеть проблемы этих групп как часть широкой социальной системы, что подразумевает взятие в расчет и тех, кому достались преимущества, и тех, кому они не достались, и большинство, и меньшинство, и исключающих, и исключаемых — иными словами, видеть социальное как весь набор межперсональных и межгрупповых отношений, которые создают сообщество [1].
Подход, основанный на идее социальной справедливости, возник из стремления снизить человеческие издержки и негативные последствия быстрой урбанизации и индустриализации, заметные в быстро растущих городах и трущобах с обнищавшим населением. В целом он критикует сложившиеся городские социальные и институциональные отношения, предлагая радикальные альтернативы и видя решение проблем на материальном уровне как вспомогательную часть более широких социальных преобразований. Он видит социальные проблемы с точки зрения тех, кто от них страдает, снизу, и имеет высокий, но меняющийся уровень поддержки от бедных и угнетенных.
В нашем очерке мы пытаемся определить эти подходы в широком смысле и для каждого из них представить избранные примеры из истории и эволюции. Внимание будет уделяться двум аспектам каждого из них: (1) критическое vs. уважительное отношение к существующим властным отношениям, (2) забота о социальном vs. об эффективности. В заключении очерка мы высказываем предположение, что главные подходы находятся сейчас в конфликте, видимом и в планировочной теории, и в практике, и утверждаем, что недавнее частичное разрешение этого конфликта, предпринятое без широкого и открытого обсуждения, упустило возможность в целом продвинуться в деле планирования.
Дискуссия основана на трех классических трактовках истории планирования и вступает с ними в спор: «Истоки современного городского планирования» Леонардо Беневоло [2], «Города будущего» Питера Холла [3] и «Американское городское планирование» Мэла Скотта [4]. Как будет понятно, она в значительной мере опирается на них, но пытается расширить их дискуссию, чтобы обрисовать более общую картину ключевых трендов и конфликтов этой истории.
Исполнительным (или техницистским) мы называем планирование, направленное на максимизацию эффективности любой планируемой системы или пространства. Конечно, эффективность является целью фактически любой формы планирования; все планы разрабатываются так, чтобы избежать неэффективности и неустойчивости. Таким образом, планирование в рамках критического подхода, ориентированного на социальную справедливость, тоже стремится быть эффективным с точки зрения решения своих задач. Но исполнительный техницистский подход уделяет наибольшее внимание техническим инструментам планирования, направленным на эффективность, чтобы они стали ключевой движущей силой. Он видит планировщика как профессионала, эксперта, техника со специальным образованием и знанием, способного использовать набор инструментов и прошедшего для этого специальную подготовку. Так это формулируется в «Зеленой книге», которая часто используется в качестве основного руководства профессиональных планировщиков:
Главная цель планирования — продемонстрировать превосходные знания, навыки и творческое мышление для решения сложных проблем и для того, чтобы сделать решения рабочими. Клиент обозначает приоритетные проблемы, оценивает, были ли приложены максимальные усилия, а также оценивает, насколько эффективным было решение, не слишком ли высока его стоимость и не наносит ли оно какой-либо вред [5].
Карл Поланьи хорошо это сформулировал: роль планирования была в том, чтобы встроить рынок в общество. Рынок неприкрыто порождает неравенство и несправедливость. Даже его самые рьяные защитники, такие как Хайек, признают, что рынок не должен браться за социальные нужды и не сможет делать то, что делает лучше всего, если будет происходить вмешательство со стороны государства (или планировщиков, работающих на государство) в социальных интересах. Таким образом, одно из планировочных течений, которое я хочу обозначить, техницистское, внутренне консервативно: оно служит экономическому, социальному и политическому порядку, в котором его роль — способствовать тому, чтобы этот порядок слаженно функционировал. Социальный компонент планирования вступает в игру лишь в той мере, в какой это необходимо для обеспечения эффективного функционирования рынка. То есть планирование должно обеспечивать инфраструктуру, избегать конфликтного землепользования, которое помешает экономической эффективности, и регулировать социальные нарушения в той мере, в какой они препятствуют сложившемуся порядку. Наукоемкий город (The City Scientific) — самое явное и самое популярное историческое выражение этого течения в планировочной практике. В таком подходе функция планирования схожа с инженерией: не спрашивать, почему что-то строится, а строить хорошо. Итак, это первое течение планирования: эффективное функционирование. Это и есть техническое видение планирования (или техницистское, так как любое планирование по своей природе технично), то есть воспринимающее планированиетолько технически и игнорирующее все другие компоненты [6].
История Мэла Скотта изобилует рассказами о том, в какой степени авторитетные властные группы играли решающую роль, поддерживая такой техницистский планировочный подход: бизнес-группы, торговые палаты, интересы недвижимости были главными двигателями, от Белого города (комплекса павильонов Всемирной выставки в Чикаго) до принятия зонирования в Нью-Йорке и городского редевелопмента и программ обновления городов в период после Второй мировой войны. Согласно одной из теорий, роль городского планирования заключалась в том, чтобы сгладить противоречия между экономическим ростом и городским развитием в условиях развивающегося капитализма, и именно поэтому требовалось развитие планирования и профессии планировщика [7].
В рамках исполнительного техницистского подхода можно выделить несколько вариантов: «научное» планирование, проектировочное планирование, договорное планирование и процессуальное планирование. Эффективность здесь — центральное соображение. Но там, где планирование понимается просто как решение проблем, а определение проблем и целей передоверяется внешней инстанции, эффективность становится не просто критерием оценки качества планирования, а самоцелью. Теория планирования предлагает множество моделей, опирающихся на принципы, которые профессионалы могут использовать в эффективной практике планирования.
«Научное» планирование полагает, что функция планирования заключается в том, чтобы создать наиболее эффективный с научной точки зрения механизм, с помощью которого можно осуществлять какую бы то ни было деятельность в городе. Оно заинтересовано в эффективности, но делает из нее господина, а не слугу, самоцель, а не один из критериев деятельности по достижению целей, поставленных внешней инстанцией. Город, работающий эффективно как машина или как живой организм, становится нормой, и планирование посвящено достижению того, чтобы город работал эффективно. Проблемы носят технический характер: на первый план выходят инженерно-строительные сложности, планирование как городская инженерия. У этого подхода нет критического измерения, и социальные проблемы, если они вообще упоминаются, — лишь одна из категорий, аналогичная транспорту или канализации, а не первостепенная задача. Цель процесса планирования — заручиться поддержкой такого видения, и планировщик должен уметь убедить своих клиентов в его обоснованности и осуществимости [8]. Мэл Скотт называет эту модель «Эффективный, или Функциональный город» [9].
Мы обнаруживаем этот подход на заре планирования как профессии в Соединенных Штатах. Нельсон Льюис в своей революционной книге «Планирование современного города» так сформулировал это в 1912 году: «Создание городского плана — по сути, работа инженера, точнее говоря, постоянного инженерного персонала города» [10].
Фредерик Ло Олмстед — младший в 1910 году сравнил город с «одним грандиозным социальным организмом» [11], изобразив город без конфликтов интересов, где планировщики могут работать во благо всех его жителей, — неявно утверждая неизменность установившихся властных отношений.
Инженерный подход к городскому планированию, очевидный на заре планирования как профессии в Соединенных Штатах, был расширен в последующие годы и стал более полным техницистским видением, которое выходит за пределы сосредоточенности на проблемах материального характера, чтобы применить инженерные решения и к социальным проблемам, уважительно, избегая критики, но пытаясь смягчить нежелательные социальные последствия существующих механизмов, не ставя под вопрос их происхождение. Таким образом, техницистское социальное планирование становится очень похоже на планирование, которое уделяет внимание социальным реформам и социальной справедливости. Разница — в том, насколько явной является критика, насколько поддержка инициатив исходит от сложившихся групп, заинтересованных в сохранении статус-кво, и насколько техническая экспертиза видится центральным элементом для решения социальных проблем. Как следствие, рекомендации, касающиеся управленческого подхода к городскому планированию, наподобие тех, что высказывают Кастельс и Борха [12], вызывают критику как техницистские [13], хотя социальные вопросы, безусловно, для них важны [14].
Проектировочное планирование возвышает роль планировщика, полагая, что в силу выдающейся технической компетентности и/или художественного гения он может развивать уникальное видение наиболее желательного проекта застройки. Оно обычно не заботится о процессе и исходит из того, что проектирование на материальном уровне определяет социальные и индивидуальные характеристики пользователей, а не обусловлено ими. Этот подход разделяет с реформистским планированием осознание необходимости изменений и внутреннюю критику определенных аспектов текущей ситуации, но считает, что творческие решения проектировщика-планировщика могут дать ответы на все основные вопросы.
Ле Корбюзье, вероятно, — главный пример планировщика, исповедующего такой подход, хотя более социально ориентированные планировщики, такие как Эрнст Май и Бруно Таут, схожи в своих взглядах на важность их собственной экспертизы в создании планов, но они также мало было заинтересованы в участии их предполагаемых бенефециаров в планировании новых проектов. Сегодня термин «проектировщик-планировщик» со всеми его оттенками можно отнести к таким «звездным» архитекторам, как Фрэнк Гэри, Рэм Колхас или лорд Норман Фостер, которые тоже полагают, что решение социальных проблем — не их забота. Как сказал один журналист:
Лорд Фостер не критикует общество; его работа, как он ее видит, состоит в том, чтобы красноречиво выразить ценности своих клиентов. Его проекты — идеальные памятники архитектуры для зарождающегося города просвещенных мегабогачей: заботящегося об окружающей среде, чуткого к истории, уверенного в своем месте в новом мировом порядке, не желающего идти на жертвы [15].
Подавляющее большинство проектировщиков-планировщиков — архитекторы, поэтому мы не критикуем саму по себе архитектуру, но хотим обратить внимание на дисциплинарные границы между профессиями и на приоритет, отдаваемый высокохудожественному проектированию ради него самого в профессиональном архитектурном образовании, когда социальным проблемам уделяется лишь второстепенное внимание. Масштаб городского проектирования, который они часто уполномочены воплощать, может не называться планированием, но на деле часто им является [16], и находится в русле исполнительного техницистского планирования [17].
В договорном планировании исполнительные техницистские планировщики видят себя покорными слугами своего работодателя, использующими на работе специальные умения, навыки и опыт профессиональных планировщиков с набором инструментов, который дается с опытом и тренировкой, чтобы достичь тех целей, ради которых они были наняты. Конечно, есть разница между независимым планировщиком-контрактником и работающим в штате, но оба они — субъекты договорных условий, которые требуют лояльности, подчинения интересам клиента или работодателя, конфиденциальности работы и т. д. Ключевой для нас вопрос касается независимости планировщика в вопросах целей плана. Хорошее планирование любого рода требует ясности относительно его целей, и исполнительный техницистский планировщик, без сомнений, будет настаивать на том, чтобы клиент или работодатель четко разъяснил поставленные цели, часто в процессе уточняя первоначальную формулировку. Но вопросы задаются лишь для прояснения задачи. Этика, мораль и конечное видение работодателя под вопрос не ставятся. Поэтому в узком договорном планировании альтернативное видение целей планирование неуместно, исключено. В разных этических кодексах планировщиков и государственных служащих этот момент иногда признается, но вопросы соблюдения договорных обязательств рассматриваются как формальные и обязательные к исполнению требования профессии, тогда как следование содержательным целям, принципам, ценностям и видению может быть заявлено как желательное, но не обязательное [18].
Договорное планирование относится не только к частному сектору, оно также распространено в государственном планировании, где заказчик — это государственная институция. Изучение кейсов и свидетельства практиков выявляют конфликты, которые случаются, когда планировщики игнорируют ограничения, связанные с тем, что от них ожидается, и показывают, как они преуспевают, когда действуют в соответствии с ожиданиями [19].
Значительная, если не большая часть планировочной теории — это теория относительно того, как исполнительное техницистское планирование действительно работает или как оно должно работать. Оно не размышляет о том, какие у планирования должны быть цели, за исключением процессуальных. Оно предполагает, что планирование должно удостовериться, что клиент, устанавливающий цели, подумал о том, к чему стремится, и прояснил, какие цели должны быть достигнуты. Оно видит планирование как метод решения проблем и заботится о том, как этот процесс как метод работы может наиболее эффективно функционировать. Оно высказывает критику, лишь обозначая разрыв между тем, что, как оно утверждает, оно делает, и тем, что действительно делается [20]. Однако в первую очередь оно анализирует процедуры, используемые в исполнительном планировании, и делает это в контексте сложившихся планировочных практик и в интересах постоянных клиентов.
Социально-реформистское планирование составляет на сегодняшний день наибольшее течение, включающее всё, связанное с социальными проблемами в планировании, хотя оно обязано своим утопическим предшественникам, как будет показано дальше, впервые развившим социальную критику городских условий. Реформирование городов в его современном значении началось задолго до того, как появились термин «городское планирование» и профессия «планировщик». Забота о гигиене и предотвращение эпидемий изначально были центральными вопросами этого движения за государственное регулирование городского развития.
Реформистское планирование того или иного типа сыграло роль в большей части современного планирования. Даже когда оно фокусировалось только на физических аспектах городского пространства, на гармонии, красоте или порядке, оно исходило из того, что изменений требуют и городская среда, способствующая общему благосостоянию жителей, и условия проживания. Как и в случае с утопическим планированием, основу составляют социальные идеи и ценности, но, в отличие от утопического планирования, изменения, рассматриваемые как необходимые, не фундаментальны, но могут быть воплощены в рамках существующего социального, политического и экономического порядка, даже если могут привести к периферийным изменениям этого порядка или зависеть от них. Таким образом, в большинстве реформаторских начинаний масштаб и глубина реформ ограничены и по сути, и по размерам.
Амбиции у некоторых, правда, масштабные и, если довести их до логического конца, могут оказаться полностью утопическими. Движение «Прекрасный город» (The City Beautiful) в Соединенных Штатах, например, имеет планы относительно характеристик города на всей его территории, но видит свои цели в улучшении на материальном уровне, избегая социальных, политических и экономических спорных вопросов, которые может повлечь за собой широкое использование эстетики в качестве критерия городского развития. И его неявная критика будничного уродства индустриального города возникла преимущественно в среде высшего класса, не заинтересованного в социальных реформах. Парковое движение, образцом для которого стал Центральный парк в Нью-Йорке Фредерика Ло Олмстеда — старшего, имело похожую социальную базу, и социальная справедливость и реформистские устремления участников не распространялись на тех, кто был переселен ради строительства этого парка [21].
Забота об экологической устойчивости, часто, если не всегда, связанная с экологической справедливостью, сегодня играет все большую роль в реформистском планировании. «Зеленое» планирование — реформистское и разделяет социальные ценности с традиционным реформистским планированием, просто уделяя больше внимания уважительному отношению к природе и экологическому балансу как безусловным ценностям, иногда, например в строгой экологии (hard ecology), придавая этим ценностям фундаментальное значение, сродни тому, какое уделяется ценностям и стремлению к радикальному изменению в утопическом планировании. «Устойчивое планирование», если это означает что-либо иное, чем экологически чувствительное планирование, — ошибочное название. Никакое планирование не стремится быть неустойчивым; всякий план, кроме, возможно, тех, которые предназначены для решения временных чрезвычайных ситуаций, должен быть устойчивым для достижения своих целей [22].
В Соединенных Штатах Общество по борьбе с перенаселением (Society for Decongestion of the Population), движение за реформу законов о многоквартирных домах и Национальная конференция по городскому планированию первоначально тесно сотрудничали; они разделились только в 1910 году [23] благодаря серии событий, которые ознаменовали отделение реформистского подхода от исполнительного техницистского подхода в планировании. Зонирование возникло из-за опасений по поводу негативного влияния неудобств; соответственно, оно может считаться исполнительным техницистским планированием, заботящимся об эффективном использовании земли и устранении недостатков, а также тесно связанным с вопросами дорожного движения и пробок, избегающим нежелательного социального смешения, которое мешает эффективной рационализации земельной стоимости.
Общественное участие в планировании, его демократизация стали основными компонентами почти всего социально-реформистского планирования в середине 1960-х, в основном в контексте движения за гражданские права, и были закреплены законодательно в рамках программ «Борьба с бедностью» (War on Poverty) и «Образцовые города» (Model Cities), а затем в ныне действующем Законе о «зонах расширенных возможностей» (Empowerment Zones). Шерри Арнстейн обрисовала спектр общественного участия в одной из своих передовиц в 1969 году [24]. С тех пор подчеркивается разница между общественным участием и демократическим принятием решений [25]. Участие — не власть; его реформы не радикальны. Фактически ни один важный планировочный проект сегодня не происходит без той или иной формы участия, хотя демократические процессы принятия решений отстают. Участие — реформа, которая, по крайней мере по названию, кажется прочно закреплена как обязательство профессии сегодня. В новой версии Этического кодекса Американского института сертифицированных планировщиков читаем:
Мы не должны намеренно или с безответственным безразличием не предоставлять адекватную, своевременную и точную информацию о планировочных вопросах [26].
Справедливое планирование — термин, связанный с работой Нормана Крумгольца в Кливленде с 1969 по 1979 год [27], — пожалуй, всеобъемлющая формулировка целей попыток реформ в профессии на данный момент. Крумгольц был выбран Президентом Американского института сертифицированных планировщиков и Американской градостроительной организации и потому сыграл роль, значительно отличающуюся от роли большинства других планировщиков, придерживающихся подхода, основанного на идее социальной справедливости, который мы рассмотрим ниже; по сути, он был очень тесно связан с этим более критическим взглядом на существующие реалии.
По большей части социально-реформистское планирование — это профессиональное планирование, адвокативное и экспертное планирование, планирование в рамках устоявшихся бюрократических и правовых структур. Параллельно существует планирование, основанное на идее социальной справедливости, осуществляемое низовыми группами, которые, набирая вес, могут инициировать общественные движения. Такие группы были основными участниками в принятии планировочных решений, отражающих вопросы социальной справдливости. Иногда они работали в существующих структурах и/или использовали их (об этом пишут Леони Сандеркок и Том Анготти [28]); иногда они намеренно выходили за рамки и разрушали такие структуры (об этом пишут Френсис Пивен и Ричард Клоуорд в «Движениях бедноты» [29]). Планирование таких групп и их сторонников отличается от социально-реформистского планирования прямой конфронтацией с властями, ставя интересы социальной справедливости выше альтернативных требований к планированию, ориентированному на эффективность в качестве основной цели.
Под социальной справедливостью я подразумеваю комплекс целей и ценностей, изменяющихся со временем, основа которых — человеческое развитие, расширение возможностей, целей, ценностей, таких как равноправие, равенство, разнообразие, социальный уход [30]. Изначально подходы, основанные на идее социальной справедливости, поддерживались другим набором групп, интересов и защитников, чем техницистские подходы [31]. Подход, основанный на идее социальной справедливости, в отличие от техницистского и большинства социально-реформистских подходов, призывает не столько к общественному участию, сколько к принятию решений по планировочным вопросам снизу.
Самый современный подход к планированию, который до сих пор использовался преимущественно в теоретических дискуссиях о планировании, можно назвать принципиальным планированием. Такое планирование ставит фундаментальный принцип или принципы, которые должны быть применены в текущей ситуации, выше, чем любую непосредственную цель планирования, и требует, чтобы все предлагаемые действия, направленные на достижение непосредственной цели, соответствовали требованиям этих принципов. Истоки этого подхода лежат в разнородной социально ориентированной критике общепринятого планирования, утверждающей, что определенные подходы недемократичны, нечестны и несправедливы, производят неравенство, не уважают индивидуальные различия, направлены на рост без учета последствий для человека, неустойчивы. В качестве альтернативы предлагаются такие варианты, как транзакционное планирование [32] (transactive planning), справедливое городское планирование [33], коммуникативное планирование [34], планирование ради устойчивости, планирование ради разнообразия, мультикультурное планирование [35], планирование ради полного развития человеческих возможностей и другие.
Все эти формы принципиального планирования воплотились в реальной профессиональной практике в разной степени. В настоящий момент большинство из них либо остается в области теории планирования, где они признаются (например на квалификационном экзамене Американского института сертифицированных планировщиков [36]), либо скорее посвящены процедурам и методам планирования, чем ставят существенные вопросы, выходящие за рамки одной цели (например экологической устойчивости). До сегодняшнего дня они фактически игнорируются новым Этическим кодексом Американского института сертифицированных планировщиков, где слова «справедливость», «разнообразие» и «культура» отсутствуют.
Другое направление в радикальном спектре социально-справедливого подхода в планировании соединяет элемент утопического (см. ниже) и реформистского планирования. С утопическим его роднит забота об идеале, но движется оно в сторону реформ и разделяет с реформистским внимание к практически возможному. Его наиболее заметное проявление сегодня, пожалуй, — общественное планирование, получившее значительный импульс в США благодаря законодательству по борьбе с нищетой и образцовым городам (model cities) в 1960-х, которые, в свою очередь, получили импульс от движения за гражданские права, политических беспорядков 1960-х [37] — противостоящих дискриминации и поддерживающих интеграцию, социальное жилье и его расширение, поставляющих кадры для проектировочных центров на местном уровне в рамках программы по борьбе с бедностью, исповедующих пропагандистское планирование в теории и на практике [38], — и совсем недавно, хотя все еще скорее на уровне теории, от расширяющихся дискуссий о планировании для расширения прав [39], повстанческом планировании [40] (insurgent planning), планировании в интересах коренного населения, феминистском планировании и критическом планировании [41].
Радикальное (или критическое) планирование разделяет ключевые принципы планирования, основанного на идее социальной справедливости, но отличается от этического или общественного планирования тем, что настаивает на необходимости проведения базового анализа, чтобы противостоять функционированию социальной, экономической и/или политической системы, порождающей конкретные проблемы, с которыми сталкиваются усилия по планированию. При этом оно исходит из того, что нужно не выстраивать тактику взаимодействия с властью ради достижения локальных успехов, а оказывать сопротивление власти в большинстве случаев, бороться фундаментально и стратегически. Например, анализируя, что необходимо сделать, чтобы преодолеть последствия урагана «Катрина» в Новом Орлеане, техницистское планирование фокусируется на самом эффективном способе определения того, продолжать ли расселение в низменных районах и каким образом, где и как следует укреплять дамбы; социально-рефомистское планирование фокусируется на том, как справедливо распределить федеральное вспомоществование, как оказать приоритетную помощь бедным и представителям меньшинств, проживавших на затопленных территориях, и помочь им вернуться в лучше спланированные районы (подчеркивая вовлечение жителей в планировочный процесс). Однако критическое планирование также изучит саму структуру планировочного процесса в Новом Орлеане и отметит несправедливое распределение власти в процессе принятия решений в городе, указывая на ответственность застройщиков, туристического бизнеса и судоходных компаний за экологический ущерб, который привел к затоплению в первую очередь [42].
Утопическое мышление связано с идеальными результатами и предложениями, ведущими к идеальным результатам, которые критически противопоставляются существующей реальности [43]. Оно поднимает вопросы власти только косвенно; поддерживая предложения, которые сводятся к полному пересмотру и, по сути, отрицанию существующих механизмов, оно косвенно отрицает системы власти, на которых основаны эти механизмы, однако вопросы власти могут подниматься с разной степенью открытости. Утопическое мышление в большей или меньшей степени сосредотачивает внимание на существующей застройке, формах и видах утопий и аспектах, в которых они резко контрастируют.
Есть три основных вида утопического мышления. Первый, проектировочная утопия, исходит из идеалов совершенного общества, но мало касается проблем материального характера. Второй вид, символическая утопия, использует формы застройки просто для того, чтобы проиллюстрировать широкие социальные концепты совершенного общества. Третий, утопия на материальном уровне, видит определенные формы застройки как окончательное воплощение желанных идеалов. Абстрактные утопии имеют длинную историю, но конкретные планировочные предложения, направленные на улучшение городской среды, появились сравнительно недавно.
Проектировочные утопии — самые древние, уходящие корнями в тысячелетия. Они фокусируются на социальных вопросах, резко критикуют существующие формы общества и, подобно другим утопиям, уделяют мало внимания воплощению идеала, вместо этого разрабатывая абстрактные модели, где на первый план выходят не столько условия проживания в городе или в сельской местности, сколько социальные аспекты, устройство правительства, отношения между индивидуумами или между индивидуумами и обществом. Здесь можно вспомнить «Государство» Платона (одно из самых ранних сочинений такого рода), «Утопию» Томаса Мора, «Город солнца» Томаса Кампанеллы, «Град Божий» Святого Августина.
Символическая утопия, обманчиво связанная со структурированием застроенной среды, изображает города более подробно, чтобы проиллюстрировать графически или символически желаемые социальные механизмы. «Эревон» Батлера, «Современная Утопия» Х.Д. Уэллса, «Через сто лет» Эдварда Беллами, «Железная пята» Джека Лондона и «1984» Джорджа Оруэлла тому примеры. Оба этих типа Дэвид Харви назвал бы утопиями процесса [44]. Третий тип утопического планирования Харви бы назвал утопией продукта: планирование, чей фокус — влияние на пространственные и физические отношения.
Прикладные утопии часто видятся прямыми наследниками ранних утопий, хотя их сосредоточенность на социальной справедливости чаще неявная, чем явная — проекты городских форм и социальных отношений, такие как «города-сады» Эбенизера Говарда. Это утопии на материальном уровне, и они разделяют суть утопизма, основу в идеалах, создающих различные новые социальные, экономические и институциональные механизмы, основанные на критическом взгляде на существующее общество. Но они выносят серьезный физический проект-предложение, направленный на эти изменения, а не видят в физических изменениях лишь результат более широких социальных. Вполне может быть так, что эти предложения появляются в воображении только в момент, когда физические изменения в организации городской жизни становятся предметом общественного контроля.
Идея «городов-садов» имела широкую популярность и по-разному была воплощена. Идеи Ассоциации регионального планирования в Америке, развитие новых городов в Великобритании и скандинавских странах, развитие жилья в межвоенный период в Германии во многом наследуют такому мышлению. Они не создали проекты, работающие на уровне большого города или мегаполиса, хотя, конечно же, были заняты проблемой регионализма и все были серьезно ограничены зависимостью от национальных политических и экономических структур, сокращающих ресурсы, необходимые для их полного развития. Неудачная инициатива Новых городов (New Towns initiative) в 1970-х — классический пример в рамках широкого национального контекста, мало ориентированного на идеалы социальной справедливости.
Все эти проекты, где планирование, основанное на идее социальной справедливости, многое позаимствовало из ранних утопических схем, уделяют внимание социальным вопросам и придерживаются критического взгляда на существующие условия. Они различаются по масштабу, глубине и реалистичности, но готовы бросить вызов традиционному и устоявшемуся.
Итак, есть три разных подхода в истории планирования, каждый со множеством своих аспектов. Они варьируются от техницистского до социального, иногда развиваясь параллельно, почти всегда в той или иной мере пересекаясь, часто конфликтуя. Их суть может быть сформулирована по-разному. Различие между ними аналогично различию между субстантивной и инструментальной рациональностью, если пользоваться терминологией Хабермаса, и между конвенциональным и справедливым планированием, если пользоваться терминологией нынешних дискуссий о «Справедливом городе» [45]. Израэль Столлман, уважаемый многолетний руководитель Американского института сертифицированных планировщиков и Американской ассоциации планировщиков, сформулировал это как противоречие между планировщиками, следующими инструкциям клиентов, и планировщиками, исповедующими свои ценности [46].
Таким образом, этот очерк не стоит воспринимать как выносящий моральную оценку деятельности отдельных планировщиков. Это лишь попытка выявить противоречивые роли, которые планирование исторически должно было играть в формировании городов. Поиски баланса между желаемым и возможным, справедливым и реалистичным создают постоянное напряжение в городском планировании. Ясность относительно причин этого напряжения и внимание к альтернативам его разрешения должны быть постоянной целью тех, кто заботится о будущем городов.
[1] Разница между двумя определениями в целом отвечает использованию слова «социальный» в школах социального обслуживания и в департаментах социологи. Когда планировщики используют этот термин, он часто относится к «мягким» аспектам планирования, противопоставленным «силе» физических аспектов.
[2] Benevolo Leonardo. The Origins of Modern Town Planning // trans. by J. Landry. London: Routledge and Kegan Paul, 1967.
[3] Hall Peter. Cities of Tomorrow: An Intellectual History of Urban Planning and Design in the Twentieth Century. 3rd ed. Oxford: Basil Blackwell, 2001.
[4] Scott Mel. American City Planning. Berkeley, CA: University of California Press, 1969.
[5] Stollman Israel. The values of the city planner // The Practice of Local Government Planning / ed. by F. So I. Stollman, American Planning Association et al. Washington, DC: International City Management Association in cooperation with the American Planning Association, 1979 (здесь и далее The Green Book). P. 7. То есть Штолман говорит здесь о ценностях «планировщика» как индивида, а не о планировании как профессии.
[6] И Coke в первой ICMA Green Book (Coke James G. Antecedents of local planning // Principles and Practice of Urban Planning / ed. by W.I. Goodman, E.C. Freund. Washington, DC: International City Managers’ Association, 1968. P. 5–28), иDavid Harvey (Harvey David. On planning the ideology of planning // Planning for the ’80s: Challenge and Response / ed. by J. Burchall. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1978) отделяют тот компонент планирования, который является техническим.
[7] См., например: Harvey David. Labor, capital, and class struggle around the built environment in advanced capitalist societies // Politics and Society. 1976. № 6. P. 265–295; Preteceille Edmond. Urban planning: the contradictions of capitalist urbanization // Antipode March. 1976. P. 69–76; Foglesong Richard E. Planning the Capitalist City: The Colonial Era to the 1920s. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1986; Boyer Christine. Dreaming the Rational City. Cambridge, MA: MIT Press, 1983.
[8] Schlereth T. J. Burnham’s Plan and Moody’s Manual: city planning as progressive reform // Journal of the American Planning Association. 1981. № 47. P. 70–82.
[9] Scott M. Op. cit. P. 123.
[10] Proceedings of the Engineers’ Club of Philadelphia. 1912. July P. 198–215.
[11] В 1910 году, до Второй национальной конференции по градостроительству и перенаселению, репринт: Olmsted F. L.The basic principles of city planning // American City. 1910. № 3. P. 6772.
[12] Castells M., Borja J., в коллаборации с Mireira Belil, Chris Benner. Local and Global. The Management of Cities in the Information Age. United Nations Centre for Human Settlements (Habitat). London: Earthscan Publications Ltd., 1997.
[13] Marcuse Peter. Depoliticizing globalization: from neo-Marxism to the network society of Manuel Castells // Understanding the City / ed. by J. Eade, Ch. Mele. Oxford: Blackwell, 2002. P. 131–158.
[14] Castells M., Borja J. Op. cit.
[15] Ouroussoff Nicolai. Injecting a bold shot of the new on the Upper East Side // New York Times. 2006. October 10. URL: www.nytimes.com/2006/10/10/arts/design/10fost.html? scp=1&sq=ouroussoff%20Upper%20East%20Side%20October%2010%202006&st=cse. Дата обращения: 21.10.2010.
[16] Смотри, например, колонку: Ouroussoff Nicolai, architect critic of the New York Times: (с говорящим заголовком“What will be left of Gehry’s vision for Brooklyn?”) New York Times. 2008. March 21. P. E25.
[17] Самые недавние примеры — от даунтауна Лос-Анжелеса до Антантик Ярдс в Бруклине, Нью-Йорк.
[18] Для более детального обсуждения множественных ролей планировщика на практике см.: Marcuse Peter. Professional ethics and beyond: values in planning // Journal of the American Institute of Planners. 1976. № 42. Vol. 3. P, 254–274. Перепеч.: Public Planning and Control of Urban and Land Development: Cases and Materials / ed. by D. Hagman. 2nd ed. Minneapolis, MN: West Publishing Co., 1980. P. 393–400.
[19] См., например, свидетельства, собранные в: McClendon Bruce W., Catanese Anthony James. Planners on Planning: Leading Planners Offer Real-Life Lessons on What Works, What Doesn’t, and Why // Jossey-Bass Public Administration Series. San Francisco, CA: Jossey-Bass Publishers, 1996.
[20] Flyvbjerg Bent. Rationality and Power: Democracy in Practice. Chicago, IL University of Chicago Press, 1998.
[21] См.: Blackmar Elizabeth, Rosenzweig Roy. The People and the Park: A History of Central Park. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992.
[22] Marcuse Peter. Sustainability is not enough // Environment and Urbanization 1998. № 10. Vol. 2. P. 103–112. См. также: The Future of Sustainability / ed. by M. Keiner. Heidelberg: Springer Verlag, 2006. P. 55–68.
[23] См.: Marcuse Peter. Housing in early city planning // Journal of Urban History. 1980. № 6. Vol. 2. P. 153–176, перепеч. снеб. изм.: Marcuse Peter. Housing policy and city planning: the puzzling split in the United States, 1893–1931 // Shaping an Urban World / ed. by G. E. Cherry. London: Mansell, 1980.
[24] Arnstein S. The ladder of citizen participation // Journal of American Institute of Planners. 1969. № 35. Vol. 4. P. 216–224.
[25] Marcuse Peter. Tenant Participation — for What? // Working Paper No. 112–20. Washington, DC: The Urban Institute, 1970. July 30.
[26] Принятой Американским институтом сертифицированных планировщиков 19 марта 2005 года. Полный текст и история вопроса: URL: www.planning.org/ethics/ethicscode.htm. Дата обращения: 21.10.2010.
[27] Krumholz Norman, Forester John. Making Equity Planning Work. Leadership in the Public Sector / foreword by A. A. Altshuler. Philadelphia, PA: Temple University Press, 1990; Krumholz Norman, Clavel Pierre. Reinventing Cities: Equity Planners Tell Their Stories. Philadelphia, PA: Temple University Press, 1994.
[28] Making the Invisible Visible / ed. by L. Sandercock. Berkeley, CA: University of California Press, 1998; Angotti Thomas. New York for Sale: Community Planning Confronts Global Real Estate. Cambridge, MA: MIT Press, 2008.
[29] Piven Frances Fox, Cloward Richard A. Poor People’s Movements: Why They Succeed, How They Fail. New York: Pantheon Books, 1977.
[30] В смысле термина, используемого Амартией Сеном и Мартой Нусбаум: Nussbaum Martha C., Sen Amartya. The Quality of Life. Oxford: Oxford University Press, 1993.
[31] Эта характеристика нуждается в раскрытии. Интуитивно понятно, что рабочий класс, мигранты, члены меньшинств, женщины, нонконформисты в стиле жизни и идеологии будут активны в рамках критического подхода, основанного на идее социальной справедливости, и будут поддерживать его, но детальное доказательство все еще не собрано. Это одна из лакун в существующих исследованиях, которая еще не была систематически проработана.
[32] Friedmann John. Retracking America: A Theory of Transactive Planning. Garden City, NY: Doubleday, 1987 [1973]; Idem. The social mobilization tradition of planning // Planning in the Public Domain: From Knowledge to Action. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1987. P. 225–310.
[33] Fainstein Susan. Planning and the just city // Searching for the Just City: Debates in Urban Theory and Practice / ed. by P. Marcuse, J. Connolly, J. Novy, I. Olivo, C. Potter, J. Steil. New York and London: Routledge, 2009. P. 19–39.
[34] Forester John. Planning in the Face of Power. Berkeley, CA: University of California Press, 1989.
[35] Urban Planning in a Multicultural Society / ed. by M. Burayidi. Westport, CT: Praeger, 2000. P. 225–234.
[36] Hurley Clare G. Planning theory … approaching the millennium … // Study Manual for the Comprehensive AICP Exam of the American Institute of Certified Planners. Chapter President’s Council, the American Planning Association, 1999.
[37] Angotti Th. Op. cit.; DeFilippis James. Unmaking Goliath: Community Control in the Face of Global Capital. New York: Routledge, 2004.
[38] Davidoff Paul. Advocacy and pluralism in planning // Journal of the American Institute of Planners. 1965. № 31. P. 331–338; Davidoff Linda, Gold Nel. Suburban action: advocacy planning for an open society // Journal of the American Institute of Planners. 1974. № 40. P. 12–21.
[39] Thomas June. Racial inequality and empowerment: necessary theoretical constructs for understanding US planning history // Making the Invisible Visible / ed. by L. Sandercock. 1998. P. 198–208.
[40] Making the Invisible Visible.
[41] Marcuse Peter. Social justice in New Orleans: planning after Katrina // Progressive Planning. 2007. Summer.. P. 8–12.
[42] Этот аргумент развивается в: Marcuse Peter. Katrina disasters and social justice // Progressive Planning, the Magazine of Planners Network. 2005. № 165 (fall). Vol. 1. P. 30–35.
[43] В качестве контекста особенно полезна книга: Miles Malcolm. Urban Utopias: The Built and Social Architectures of Alternative Settlements. London: Routledge, 2007. Также существует Общество утопических исследований, на чьем сайте можно найти множество ссылок на исчерпывающую библиографию.
[44] Harvey David. Spaces of Hope. Berkeley, CA: University of California Press, 2000.
[45] См.: Searching for the Just City.
[46] Stollman I. Op. cit. P. 8.
Источник: The New Blackwell Companion to the City (2011)