Дэвид Мураками-Вуд
Для урбанистики и географии город одновременно является и объектом исследования, и пространством, где ведутся исследования. Поэтому многие аналитические изыскания опираются на методы, идущие от общего к частному, и рассматривают (не)обеспечение безопасности города. Тогда как другие — от частного к общему, и рассматривают (не)обеспечение безопасности горожан. Кроме того, объекты исследования меняются: с одной стороны, «обеспечение безопасности приходит в наши дома» — в долгосрочной перспективе наблюдается тенденция к (военной) секьюритизации городской и домашней жизни, приобретающая все большие масштабы после 11 сентября в рамках войны с терроризмом; с другой стороны, критические подходы к международным отношениям, исследованиям безопасности и геополитике приводят к тому, что формальные методы, идущие от общего к частному, все больше учитывают социальные, культурные и психологические проблемы. Таким образом, референтный объект безопасности в большинстве контекстов почти всегда неоднозначен и многообразен.
Мишель Фуко утверждает, что безопасность — главная цель правительства[i]. Он называет это биополитикой, управлением самой жизнью. «Биовласть», состоящая из биополитики вкупе со специфическими дисциплинарными механизмами[ii], воздействует на постоянно меняющееся мобильное население. Следовательно, эта концепция также мобильна и зависит от концепции «жизни». Точно так же безопасность и незащищенность являются не просто физическими состояниями существования, но и процессами, будь то стремление к большей безопасности и «способности принимать меры для обеспечения лучшего будущего»[iii]или риск, что существование будет становиться все менее безопасным. Незащищенность — это состояние приближающейся смерти, или жизнь, наиболее напоминающая смерть. Биовласть (и, следовательно, также «некровласть», управление смертью, иными словами, субъектностью «живых мертвецов», ведущих обнаженную жизнь, управление телами, отмеченными смертью[iv]) действует на определенной территории и на определенное население, и ни безопасность, обеспечивающая жизнь, ни незащищенность, ведущая к смерти, не распределены в равной степени между обществами и не рассредоточены равномерно в пространстве, а являются постоянно производимыми и воспроизводимыми результатами процессов социально-пространственного конструирования, косвенными, когда капиталистические кризисы влияют на пространство, или прямыми, в результате действий по обеспечению безопасности.
Объектами рассмотрения Фуко были преимущественно тело под властью институции и национальное государство. Городам в своих аналитических исследованиях он уделял не слишком большое внимание. Однако благодаря историко-урбанистическому анализу становится очевидно, что город — это биополитический механизм, и не по той тривиальной причине, что городские стены защищают от врагов, а в силу того обстоятельства, что городское население сконцентрировано в пространстве, что позволяет суверенной власти воздействовать на жителей гораздо сильнее, чем на территории, где население рассредоточено. Во многих отношениях не только городское пространство, но и городское население обладает ярко выраженными чертами. Конкретные формы власти включают насилие, системы слежения за населением и контроль над пространством с помощью внутренних и внешних стен и ворот[v].
Сеть городов также является биополитическим механизмом. Она имеет долгую историю; экономические и социально-пространственные преобразования привели к появлению сети глобальных городов, и эта ситуация коренным образом отличается от того, что мы наблюдали в предыдущие столетия, когда города были менее связаны. К началу XX века сеть экономических отношений, связывающая города в Средневековье и раннее Новое время, стала единой, и ограниченные географически меркантилистские мировые экономики объединились в более интегрированную мировую систему либерального капитализма[vi]. Города в индустриальных национальных государствах Нового времени отличались от городов в предшествующую эпоху; в постиндустриальную эпоху глобализации города вновь претерпели изменения, однако не следует впадать в соблазн и выстраивать чисто линейную модель. Прежде всего, как заметил Фуко, хотя государственное управление (искусство государственной власти) эволюционировало и со временем возникли новые идеи, это не означает, что одна форма государственного управления полностью заменила другую. Все формы государственного управления по-прежнему доступны и могут быть использованы в различных конфигурациях на тех или иных территориях, где проживает то или иное население. Отчасти это происходит потому, что никогда не бывает единого «населения». Первый урок, который можно извлечь из сочинений Джанет Абу-Луход, Ашиля Мбембе и других историков и теоретиков (пост)колониализма, состоит в том, что мы должны отбросить имперский универсализм, согласно которому западный/северный путь развития конституирует историю «человечества», и, соответственно, понять, что классы-гегемоны произвели (и продолжают производить) такие дискурсы отчасти с целью создать определенные разновидности «тел» и территорий. В этом контексте мы можем видеть появление городской некрополитики, где кому-то предопределена инклюзия и жизнь, а другим эксклюзия и смерть (или обнаженная жизнь).
Мы стали свидетелями более четкого разделения между разновидностями (не)обеспечения безопасности в различных городах, а также для различных групп и социальных классов внутри городов, поскольку во второй половине XX века капитализм стал быстрее становиться все более неолиберальным. Конец фордизма и наступление неолиберальной глобализации привели к частичному восстановлению классовых различий в глобальном масштабе, породили огромное неравенство внутри городов и, в частности, вызвали значительное расширение южных глобальных городов. С учетом наследия колониальной урбанизации это привело к внутренним разногласиям, когда привилегированный класс «надзирателей» живет рядом с огромным количеством незащищенных трудовых мигрантов, но в то же время отдельно от них.
Возможна и макроэксклюзия, как, например, в новых моделях государственного и городского управления, когда масса городского рабочего класса и/или строители городов проживают вне города: например, строители Дубая вынуждены жить в специальных лагерях, а в Сингапуре пролетарии ежедневно проходят национальный пограничный контроль, чтобы попасть на работу в город и вернуться домой.
Подобная ситуация может складываться и непредвиденно. Например, так произошло в процессе эволюции «утопической» современной столицы Бразилии, спроектированной Лусио Костой и Оскаром Нимейером, открытыми приверженцами социализма. Жить в чистых современных домах, расположенных в районах, окружающих центр города с правительственными зданиями, может позволить себе лишь средний класс госслужащих, а рабочий класс уборщиков, продавцов и чернорабочих проживает в убогих городах-спутниках; утром они наполняют автобусы на подземных автобусных станциях, а вечером те же автобусы развозят их по домам.
Однако в большинстве глобальных городов макроэксклюзия — лишь часть проблемы. В контексте города биовласть осуществляется не только суверенной властью и выражается не только в строгом территориальном делении. Возникла сложная география микроэксклюзии, порожденная гибким сочетанием государственной и негосударственной власти; новые физические и экономические ландшафты глобальных городов описываются как «расколотые» (splintered)[vii] или «раздробленные» (fractured)[viii]. Тереза Калдейра подобрала удачный термин для ситуации в столице Бразилии: «город стен»[ix], где территориальное разделение обусловлено не только суверенной властью государства, но и частными охранными компаниями, поскольку обеспеченные группы населения стремятся сами защитить себя; государство сильно переоценило свое всемогущество.
Внутри этой сети раздробленных городов обществам свойственна «общая незащищенность, проистекающая из ненадежности социальных и экономических отношений»[x], что порождает ситуацию «новейшей маргинальности»[xi], имеющей универсальные черты, хотя конкретные социально-пространственные аспекты могут отличаться; зыбкие условия жизни и существования нового «прекариата» обусловлены не тем, что его представители полностью исключены из системы обмена знаниями в глобальных городах, а тем, что это «Другие», проживающие в непосредственной близости, образуют новый «опасный класс»[xii]. Меры безопасности, которые обсуждаются и применяются в сети глобальных городов, направлены на решение проблемы «чужаков» и экзистенциальной угрозы, которую они представляют для более обеспеченных классов, другими словами, существование «прекариата» подчинено определенной системе безопасности ради блага всего общества. Этот процесс может принимать форму биополитических проектов по инклюзии или некрополитических проектов, стремящихся исключить «прекариат» из экзистенциальной сферы внимания богатых посредством массового тюремного заключения (либо с помощью тюремно-промышленного комплекса, как в США, либо превращая целые города в тюрьмы под открытым небом, как в секторе Газа в Палестине), продолжительных репрессий или массового переселения. Система обмена знаниями в сети глобальных городов имеет множество источников и связей. Обмен опытом происходит не только между государствами, городскими властями или политической элитой, но нередко и между бюрократами среднего звена конкретных организаций, государственных или частных, которых объединяет технический опыт или специализация; группа Ларнера и Лори в работе об одновременной глобализации и приватизации водной политики называет их «путешествующие технократы»[xiii].
Конкретный пример такого сложного и дифференцированного воспроизводства (не)обеспечения безопасности в сети глобальных городов — Рио-де-Жанейро и его специфический «прекариат»: жители неформальных поселений (фавел). В Рио существует сложная система безопасности и государственного управления. В городе есть свое собственное правительство во главе с мэром (Prefeito), отвечающее за некоторые аспекты обеспечения безопасности, в частности работу аварийных служб, готовность к стихийным бедствиям и низкий уровень преступности, который обеспечивает городская полиция (Guarda Municipal, GM). Город находится внутри штата (Estado) Рио-де-Жанейро под властью губернатора (Governador), которому подчиняется военная полиция (Policia Militar, PM) и гражданская полиция (Polícia Civil, PC). Ситуацию осложняет существование печально известного полицейского батальона специального назначения (Batalhão de Operações Policiais Especiais, BOPE), полунезависимого подразделения в составе военной полиции. Федеральное правительство Бразилии отвечает за большую часть социальной политики, а также имеет свою собственную федеральную полицию (Polícia Federal, PF), которая борется с коррупцией и транснациональной преступностью.
В результате эта многоуровневая структура с множеством ведомств приводит к тому, что политика государственной власти в сфере безопасности постоянно меняется и потенциально противоречива. Несмотря на номинальное всеобщее гражданство, наиболее маргинальные группы часто остаются официально непризнанными[xiv]. Исторически такая «невидимость» означает отсутствие защиты от произвольных арестов, пыток и смерти, как во времена военной диктатуры. В Рио-де-Жанейро продолжают действовать местные организации самообороны (Autodefesas Comunitárias, ADC); по данным отчета законодательному собранию штата, в них входят среди прочего военные, полицейские и местные политики. Для противостояния этой ситуации на национальном уровне президент Бразилии в 2003–2011 годах, Луис Инасиу Лула да Силва («Лула»), инициировал программы, которые действуют и после его ухода с должности, включая «Нулевой голод» (Fome Zero), программу поддержки семьи (Programa Bolsa Família, PBF), а также ввел национальное биометрическое удостоверение личности. Все это — биополитические меры, направленные на создание чувства вовлеченности на физическом и психологическом уровнях, и они чрезвычайно популярны. Долгое время граждане, ради которых проводятся эти программы и которые охотно принимают в них участие, особенно наиболее маргинальные, живущие в неформальных поселениях, так называемых морро и фавелах, в Рио-де-Жанейро, преднамеренно игнорировались правительством, хотя время от времени приходилось признавать, что проблема существует. Однако население трущоб растет, и они проживают в непосредственной близости от наиболее состоятельных горожан, поэтому игнорировать их и дальше стало невозможно. Теперь вопрос заключается в том, какого рода проблема здесь возникает: проблема преступности и обеспечения безопасности или проблема социальной политики.
Раньше в морро видели источник угрозы: считалось, что морро контролируются вооруженными бандами наркоторговцев и являются запретными зонами для посторонних. Многие морро действительно находятся под контролем бандитов, торгующих кокаином, связанных либо с «Красной командой» (Commando Vermelho, CV), либо с ее ответвлениями, особенно «Друзьями друзей» (Amigos de Amigos, AdA). Решение проблемы в этом случае было некрополитическим: либо уничтожение, изгнание и/или переустройство морро в соответствии с официальным курсом, либо полицейское вторжение. Более поздняя точка зрения, напротив, биополитическая: интегрировать морро в широкое общество путем обеспечения инфраструктуры, образования и социальных услуг.
Биополитическая точка зрения преобладала в течение двух периодов: при губернаторе Лионеле Бризоле, который сосредоточился на строительстве школ в морро, а также модернизации некоторых служб, и совсем недавно при мэре Сесаре Майя, чья программа «Фавела для соседей» (Favela-Bairro) была одобрена и поддержана крупными международными организациями, от ООН до Всемирного банка. Однако в последнее время маятник качнулся обратно в сторону некрополитики, хотя на смену бескомпромиссному подходу пришла двунаправленная стратегия. И власти города, и власти штата были солидарны по отношению к морро; мэр Эдуардо Паэс назвал этот подход «шокотерапией порядка» (choque de ordern). Программа «Фавела для соседей» была свернута, и в рамках новой политики «восстановления спокойствия» военные полицейские подразделения по восстановлению спокойствия (Unidades de Policía Pacificadores, UPP) оккупировали отдельные морро, изгоняли преступные группировки и устанавливали государственный контроль. После восстановления государственной власти запускались социальные программы, очень похожие на те программы по влиянию на «сердца и умы», которые запускаются после военных вторжений. Когда я посетил Бразилию в 2009 году, программа только начиналась и действовала на территории трех поселений: Санта Мария, Сидаде-де-Деуш («Город Бога», о котором снят известный фильм) и Жардим-Батан. К декабрю 2012 года программа охватывала 28 морро, включая самые крупные и сложные из всех, Комплексо-ду-Алеман и Росинья. В ней участвовало около 8000 полицейских. По данным управления государственной безопасности, к 2014 году в стране будет более 40 подразделений по восстановлению спокойствия с 12 500 полицейскими. Судя по разговорам с теми, кто участвовал в разработке стратегии UPP, долгосрочные цели остаются в целом биополитическими и инклюзивными. По словам бывшего полковника военной полиции, ставшего администратором министерства безопасности, все сводится к демографическим преобразованиям — это вопрос управления населением: «В фавелах Рио-де-Жанейро в наши дни проживает от 150 000 до 200 000 жителей, это города, и им нужна поддержка со стороны полиции, интегрированной в сообщество жителей». Результатом этого биополитического понимания является то, что формы контроля, которые рассматриваются как необходимые, не могут быть исключительно военными, как раньше, но требуют комбинированного подхода, заимствующего мировой опыт, от Колумбии до Гаити, от Израиля до Нью-Йорка.
Важным источником знаний о безопасности является «бродячий цирк» сети глобальных городов: спортивные мегасобытия. В Рио-де-Жанейро пройдут Олимпийские игры 2016 года и отдельные матчи чемпионата мира по футболу 2014 года. Спортивные мегасобытия являются важными элементами экономической конкуренции между глобальными городами, а обеспечение безопасности сегодня составляет часть управления репутационными рисками, позволяющего глобальным городам привлекать дополнительные инвестиции. Обеспечение безопасности игр повлекло за собой рост незащищенности маргинализованных жителей морро, которые либо воспринимаются как серьезная угроза порядку (поскольку они укрывают активные вооруженные банды), либо занимают пространство, необходимое для проведения мероприятий, либо просто проживают рядом с основными городскими маршрутами и могут, таким образом, оскорбить эстетические чувства гостей города и вызвать ощущение незащищенности[xv].
В конце концов, объединение многих других источников воедино — это глобализация технократического контроля. К 2012 году в Рио было два диспетчерских пункта (control rooms) в стадии строительства или в эксплуатации, а также быстро расширяющаяся сеть видеокамер. Один из них — формально не диспетчерский пункт полиции, а воплощение чаяний вышеупомянутого офицера военной полиции: созданный по инициативе мэрии узловой пункт программы «Умный город», префектурный операционный центр Рио (Centro de Operações Rio da Prefeitura), использующий «большие данные» для решения множества проблем управления городом и в значительной степени финансируемый компанией IBM. В одном большом диспетчерском пункте налажен мониторинг и реагирование в режиме реального времени, здесь прогнозируют погоду, управляют дорожным движением и контролируют действия аварийных служб. Основное внимание уделяется прогнозированию, предупреждению и реагированию на чрезвычайные ситуации, включая оползни, вызванные наводнениями, и дорожно-транспортные происшествия. Это важно для безопасности жителей морро, которые, как правило, живут на очень крутых склонах холмов и/или уязвимы для наводнений. Часто под предлогом этого риска вместо гуманитарной деятельности происходит выселение жителей и расчистка трущоб.
Интеграция Рио-де-Жанейро в систему обмена знаниями об обеспечении безопасности в глобальных городах, похоже, будет ускоряться и усиливаться. К диспетчерскому пункту «Умного города» присоединяется новый диспетчерский пункт полиции, объединяющий все силовые ведомства, подчиняющиеся министерству безопасности штата Рио-де-Жанейро. Планы многообещающие, но наблюдается постоянное отставание от графика. Часть проекта — работа командно-диспетчерского центра чемпионата мира по футболу 2014 года. Спортивные мегасобытия часто считались движущей силой инноваций в области обеспечения безопасности в городах, но похоже, что в Рио чемпионат мира по футболу и Олимпийские игры — дополнительные факторы уже набирающей обороты неолиберальной политики в сфере обеспечения безопасности.
Рио — не просто пассивный реципиент информации, циркулирующей в системе обмена знаниями сети глобальных городов. Программа «Фавела для соседей» стала образцово-показательной в сфере социальной политики, и точно так же современная биополитика Рио является дискурсивным ресурсом для других глобальных городов. Это не случайно: городские власти неустанно рекламировали новую инициативу в социальных сетях и снимали маркетинговые видеоролики, где операционный центр называли «сердцем и душой Рио», а сам Эдуардо Паэс позиционировал себя перед «прогрессивной» публикой (например, в TED talks) как дальновидный, технически подкованный мэр, который может управлять своим городом в режиме реального времени из любой точки земного шара[xvi]. В то же время другие латиноамериканские города, в частности Буэнос-Айрес, присматриваются к модели UPP. Правительство США также пропагандирует пример Бразилии как демократически приемлемый вид секьюритизации городов.
Но повестка в области обеспечения безопасности в Рио меняется. На это есть три основных причины. Во-первых, оккупация морро не положила конец бандитскому насилию. Во-вторых, вытеснение банд из морро в Рио привело к значительному росту преступности в тех регионах, куда они переместились, в частности в соседнем городе Нитерой. И наконец, в некоторых населенных пунктах, оккупированных UPP, нарастают политические протесты против оккупации и слежки, поддерживаемые правозащитниками из среднего класса и политиками левого толка. Информация о программах по обеспечению безопасности в Рио, вне зависимости от их успеха, будет продолжать распространяться в глобальной системе знаний об обеспечении городской безопасности. В эпоху, когда правительства становятся все более неолиберальными, неуспех порождает осознанную потребность в дальнейших биополитических инновациях.
[i] Foucault M. Security, Territory, Population: Lectures at the College de France 1977–1978. New York: Picador, 2007.
[ii] Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Prison. London: Penguin, 1977.
[iii] Ericson R.V. Crime in an Insecure World. Cambridge: Polity Press, 2007.
[iv] Mbembé J.-A. Necropolitic / Transl. L. Meintjes. Public Culture. 2003. 15. 1. Р. 11–40.
[v] Coaffee J., Murakami-Wood D., Rogers P. The Everyday Resilience of the City: How Cities Respond to Terrorism and Disaster. Basingstoke: Palgrave Macmillan? 2008.
[vi] Abu-Lughod J.L. Before European Hegemony: The World System AD 1250–1350. Oxford: Oxford University Press, 1991.
[vii] Graham S., Marvin S. Splintering Urbanism. London: Routledge, 2001.
[viii] Koonings K., Kruijt D. (eds) Fractured Cities: Social Exclusion, Urban Violence and Contested Spaces in Latin America. London: Zed Book, 2007.
[ix] Caldeira T. City of Walls: Crime, Segregation, and Citizenship in São Paulo. Berkeley, CA: University of California Press, 2001.
[x] Garland D. The Culture of Control: Crime and Social Order in Contemporary Society. Chicago, IL: University of Chicago Press, 2001.
[xi] Wacquant L. Urban Outcasts: A Comparative Sociology of Advanced Marginality. Cambridge, MA: Polity, 2008.
[xii] Standing G. The Precariat: The New Dangerous Class. New York: Bloomsbury, 2011.
[xiii] Larner W., Laurie N. Travelling technocrats, embodied knowledges: Globalising privatisation in telecoms and water // Geoforum. 2010. 41. 2. P. 218–226.
[xiv] Holston J. Insurgent Citizenship: Disjunctions of Democracy and Modernity in Brazil. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2008.
[xv] Gaffney C. Mega-events and socio-spatial dynamics in Rio de Janeiro, 1919–2016 // Journal of Latin American Geography. 2010. 9. 1. P. 7–29.
[xvi] Paes E. The four commandments of cities. 2012. ted.com. www.ted.com/talks/eduardo_paes_the_4_commandments_of_cities.html.
Источник: Global City Challenges: Debating a Concept, Improving the Practice (2013)